— В этом году мы планируем 300 гектаров картофеля и 150 овощей, борщовый набор. Хотя, положа руку на сердце, я сейчас не имею уверенности в том, чем заниматься. Овощи, благодаря «мудрой» политике правительства, погоде и некоторым другим факторам, сегодня в реализации не покрывают затрат. Цена такая… Одни убытки.

Васютинцы – село завидное. Во-первых, стоит на границе Черкаcчины и Полтавщины, в самом хлебном месте (еще и рыбном, стоит на берегу Днепра). Во-вторых, стоит крепко: 1700 жителей, школа, больница, новенькая церковь. Сюда бы привезти плачущих депутатов, пусть бы попытались определить, как село умудряется выживать в смутные наши времена. Ехал по улице – навстречу шли девочки-подростки с грабельками, видимо, с каких-то работ по уборке. Дело было перед Пасхой. В селе было чисто, опрятно, и на улицах, и во дворах.
Хотя за секретом посылать депутатов – только транжирить бюджетные деньги, потому что секрет прост и известен с давних времен: хороший хозяин. А вот хорошего хозяина поддерживать депутаты не умеют. Хороший хозяин – не электорат. Он и умнее многих депутатов, и купить его непросто. Неудобный и неприятный для депутата человек.

Под сенью сельского дендропарка

Хозяйствует в Васютинцах СТОВ «Дніпро». «Контора» хозяйства по бизнес-справке находится на улице Ленина (увидя село, дедушка Ленин бы порадовался, а хозяев немедленно распорядился бы отправить в Сибирь, он тоже не улавливал этой связи – хороший хозяин – хорошее село). В некоторых бизнес-гидах Андрей Петрович Душейко именуется руководителем хозяйства, хотя он даже не директор, его должность – консультант по агропроизводству.
И поэтому крепкий хозяин Андрей Петрович, встретив меня у порога конторы, сразу повел вокруг здания к своим любимцам – растениям.
С задней стороны двухэтажного строения, где и сельсовет размещен, раскинулся на четырех гектарах изумительный дендропарк, более трехсот видов растений.
— Вот эти маленькие пушистые елочки – редкий канадский вид, им по 30 лет, – рассказывал Андрей Петрович. – Более десяти видов елей, более десяти сосен. Есть и хвойные листопадные. А это древовидный пион… Перезимовал, выстоял. Здесь сотни видов. Знаете, леса, парки – это легкие планеты, а это…

— … а это легкие Васютин­цев, – поддержал я.
— Вот это ягодный тис, из него иногда делали кубок для неугодного князя. Древесина этого дерева ядовита. А это гинкго… Есть и десяток видов берез.

— А люди здесь гуляют?
— Ну конечно! Место тенистое, воздух тут прекрасный. В прошлом году было жарко, сухо, так мы по 200-300 тонн воды сюда привозили ежедневно бочками, чтобы уберечь парк.

— У вас что, других хлопот нет? Бочками воду в парк возите…
— Хлопот хватает. Но ведь это будни, это сиюминутное. А парк останется после нас. Его посадили в 1977 году, и это место будет жить дольше, чем даже, быть может, село. По крайней мере, люди берегут парк.

— А может быть, наоборот? По­ка будет жить парк, будет жить и село? Ведь это культура…
— Быть может.

 

Борщовый набор ручной работы

Андрей Петрович Душейко – цветущий мужчина на пороге 38-летия (24 апреля, поэтому наша беседа в журнале – подарок ко дню рождения). Он разговорчив ровно настолько, насколько требуют правила этикета, но уж если говорит, то искренне. СТОВ «Дніпро» ведут четверо – отец и три сына.
— В этом году мы планируем 300 гектаров картофеля и 150 овощей, борщовый набор, – говорит уже усевшись в привычное кресло руководителя и перебирая бумаги Душейко. – Хотя, положа руку на сердце, я сейчас не имею уверенности в том, чем заниматься, какими культурами и какой деятельностью. Овощи, благодаря «мудрой» политике правительства, погоде и некоторым другим факторам, сегодня в реализации не покрывают затрат. Цена такая… – видно, хотел Андрей Петрович выразиться покрепче, но сдержался. – Одни убытки. С Юга звонит знакомый, говорит, отдаю по 10 копеек лук, чтобы не сгнил и чтобы склад освободить. Теперь вот что творится с молоком… Сейчас я подниму бумаги… Мы обрабатываем земли в пяти селах, и в каждом сохранили фермы. За вчерашний день мы надоили 34 тонны 908 литров молока. Из-за «сырной войны» с Россией цена упала более чем на гривню. Итого мы недосчитываемся миллиона гривен в месяц, и не к кому предъявить претензии.
— Да вряд ли дело в России… У нас страна как-то криво построена, мы слишком зависим от экспорта и не создали хорошего внутреннего рынка. Ведь все наше молоко, которого совсем немного, мы могли бы сами потребить, и за хорошую цену. И металл, и электро­энергия – на экспорт, и, как только на внешних рынках штормит, – мы сразу падаем.

— Ну да. Государство призывало: развивайте молочное животноводство. Вот у нас сейчас 6000 голов КРС…

— Шесть тысяч молочных???
— Шесть тысяч всего, но для Центральной Украины это – огромное количество, ко­торое сравнимо с поголовьем по некоторым целым областям.

— Так ведь вы и не животноводы, по большому счету!
— Ну как… У нас все отрасли: картофелеводство, зерновые культуры, животноводство, причем и свиноводство. Вплоть до того, что есть пчелы и небольшая рыболовецкая бригада. Но и по пчеловодству ситуация с каждым годом ухудшается, затраты растут, а цена падает. Но в этом году, как никогда, в какую культуру ни ткни – всюду проблемы. Только кукуруза и подсолнечник еще кое-как вытягивают на прибыльность, а все остальное – сплошной завал. Наша сторона Днепра от Борисполя в прошлом году просто сгорела. Урожай был смешной. Да, по стране он был в целом неплох, но государство даже не заметило, что мы сгорели. У нас, если пшеница давала 20 центнеров, это уже было хорошо. От Борисполя до Пирятина, Оржицы – все сгорело. Ранние зерновые – минус, овощи – минус, молоко – тоже с проблемами. Вот и думаешь, чем заняться, чтобы и люди имели работу. Овощами мы занялись, в первую очередь, чтобы занять людей, там сотни работников задействованы. И выращивание, и уборка, и переборка, фасовка – ручные операции, люди имеют постоянную работу. Животноводство – это тоже рабочие места. Животноводством, честно говоря, заниматься менее выгодно, чем растениеводством, потому что гектар через молоко дает меньше, чем просто гектар зерна. Причем срок отдачи намного дольше. И капиталовложения больше. Это четко видно по холдингам – они не занимаются животноводством, четко – растениеводство, в суженном виде. Но, с другой стороны, – что делать людям в этих селах? А у нас в животноводстве и на овощах много людей работает, ведь нужно и о каких-то социальных задачах думать. Мы принимаем на себя эти социальные обязательства, и людям работу даем, и инфраструктуру сел поддерживаем, и школы, и садики, ведь власть сняла с себя эти обязанности.

Исследователи из Васютинцев

— Вы ведь еще и исследовательскую работу ведете…
— Да, кроме производства у нас еще есть два агроцентра компании BASF, один по полевым культурам, а второй по овощным. Только по капусте у нас будет высеваться восемьдесят образцов! Нужно вырастить в кассетах рассаду, качественно вырастить, показать потенциал… У нас представлены все селекционно-семенные компании, по овощам – Семинис, Бейо, Никерсон, Рик Зваан, основные игроки рынка, по полевым культурам тоже представлены все большие компании. BASF показывает свою защиту, а они – свои семена. В прошлом году у нас было представлено 170 гибридов кукурузы.

— Сколько???
— Сто семьдесят. А ведь их нужно отдельно посеять, отдельно собрать!

— А зачем вам такая большая дополнительная нагрузка? Это же еще один дендропарк…
— Когда-то я защищал кандидатскую диссертацию, и эта склонность к поиску, наверное, осталась навсегда. К тому же на этих маленьких участках отшлифовываются технологии, которые потом работают на больших полях. Много гибридов, много сортов, сотни, но в наших условиях, для наших почв, наших климатических условий хорошо работают десять-двенадцать. Их-то мы и отбираем, они потом идут на поля. Постоянно нужно искать. В прошлом году по кукурузе у нас были представлены RAGT, Syngenta, Limagrain, Maisadour, Monsanto, да практически все. Кстати, были и украинские гибриды, я очень хорошо отношусь к компании «Маис» и к Виктору Бори­сову. Мы уже 11 лет сеем их гибриды.

Вот теперь я пытаюсь сложить в единую картину бизнесы и интересы Андрея Душейко. Поддержка села, дендропарк, школы, поликлиники, детские садики, церкви. Зерновые культуры, кормовые. Шесть тысяч поголовья КРС, молочное животноводство. Картофель, овощи в особо крупных размерах. Пчеловодство. Большущая исследовательская деятельность в двух агроцентрах. И все это при дороге Киев–Кременчуг, на виду, никем особо не замеченное, не отмеченное орденами и геройскими звездами…
И, конечно, возникает вопрос о корнях и истоках.

Корни и истоки

— Как вы попали в агробизнес, что привело вас в Васю­тинцы?
— Ну что… Я родился в соседнем селе Веремеевка, а здесь живу с 11-летнего возраста…

— Вы уроженец этих мест?!
— Да… – Душейко не заметил моего изумления и продолжал припоминать биографию, не догадываясь о том, насколько потрясает сам этот факт: ведь большинство успешных агрофирм созданы горожанами, выходцами из других бизнесов, а здесь – такой неожиданный пример глубокого патриотизма, приверженности малой Родине, такой исключительный в наши дни. Да ведь Душейко мог в 2003 году, защитив диссертацию, перебраться в Киев или Полтаву и жить припеваючи, со всеми удобствами. В хороший год, заработав на овощах, молоке, зерновых, мог и за границей прикупить недвижимость, и осесть в доброй старой Европе и по утрам окунать круассан в янтарный мед с альпийских лугов. А он сидит в своем кабинете, в селе, где прошло его детство, и размышляет о том, как обеспечить работой сельчан в 2012 году.
Я его понимаю сердцем, оно просто сильнее бьется от гордости за то, что в моей стране есть такие золотые мужики, – умом его понять труднее. И уж точно ни умом, ни сердцем не поймут его властные структуры (включая депутатов), дети которых учатся в дождливом Лондоне, деньги – на Кипре, дома – в Испании.

— Отец мой работал руководителем этого хозяйства, – не обратив внимания на мой восторг, продолжал Душейко. – Я поступил в Уманский сельскохозяйственный… Три курса про–учился и поехал во Францию на практику на год, на небольшую ферму близ Ли­мо­жа. Мы работали за сто марок в месяц – хозяин, немец, нам говорил: «Вы за опытом приехали, не за деньгами. Вот и зарабатывайте… опыт». И я очень благодарен судьбе за этот опыт. Горизонты раздвинулись. Стереотипы были сломаны. Я вернулся в Украину и понял, что здесь что-то не так делается, так не должно быть. Тогда я перевелся в Киев, в Национальный аграрный, мне туда было просто проще ездить. Вернулся после окончания в родной колхоз агрономом-овощеводом, проработал два года, поступил в аспирантуру. Пришлось перевестись на заочное, потому что предложили возглавить колхоз. Принял колхоз в 1999-м. Защищались мы заочно… А потом пошло распаевывание, было создано СТОВ на базе колхоза, два учредителя – мы с братом. Работали мы только в своем селе, а потом к нам приехали из другого села, предложили взять их. Тогда в ситуации передела все поехало по швам, в некоторых селах несколько лет не обрабатывалась земля, зарплата не выплачивалась годами, годами! Мы вот здесь хозяйствуем, – показал побережье Днепра на карте Андрей Петрович, – а еще один массив у нас аж за Чернобаевкой. В Красиловке мы когда-то жили девять лет, батько там работал директором школы, и однажды к нам приехали оттуда люди по старой памяти, попросились к нам. Сейчас работаем вместе.

— Так вы, защитив кандидатскую, о докторской диссертации не помышляете?
— Да кому это нужно?

— А что… Прикольно бы было – руководитель агрофирмы, доктор наук…
— Ну разве что прикольно. На самом деле это была проверка себя, смогу ли я. Написать диссертацию – не вопрос, по двум агроцентрам за пять лет у меня такие неисчерпаемые данные по технологиям, по культурам, по защите…

— Вообще – откуда у вас такая тяга к исследованиям? После учебы в вузах?
Я приведу ответ Душейко так, как он прозвучал:
— Мабуть, від батьків. Все, що є в нас доброго, закладене Богом і батьками.

О чем не рассказывала бабушка

И продолжил:
— Мы в этом селе так и живем, здесь весь наш род. Рядом есть село Веремеевка… Старая Веремеевка похоронена на дне водохранилища. Козацкие села, козацкие традиции… Только не шароварщина, которая сейчас процветает. Это вольности и свободолюбие, очень мощное в этих местах, где стояли козацкие полки и сотни.

— То, что мы называем ­«незалежність»…
— Да, наверное.

— На самом деле, у нас незалежности нет, но любовь к свободе, стремление быть независимыми есть. Как и тогда. Тогда ведь и государства не было, и свободы настоящей не было, но воля к свободе была.
— Вот это стремление к свободе здесь и давили. Давили в тридцать третьем, выжил у меня один дед из семьи, где было пять хлопцев. Умер прадед, четыре сына умерли. Брат-близнец умер. Дед выжил только потому, что в пятилетнем возрасте прибился к какому-то сумасшедшему, – тот жил на болоте и жарил жаб. Брат-близнец деда, Гаврило, не смог есть жаб и умер. Фактически из каждого села в этих местах в войну погибло меньше людей, чем положили в тридцать третьем. И потом еще долгие годы люди просто боялись говорить об этом. В прошлом году у меня умерла бабушка. Она никогда не говорила о голодоморе. Она родилась в те годы, до трех лет не ходила из-за голода… Но потом еще сравняли с землей церкви, кладбища, чтоб вообще ничего исторического, чтобы памяти не осталось.

— Церковь у вас совсем новенькая…
— Да, мы ее с нуля построили. Там рядом лежат камни, остав­шиеся от старой
церкви.

   

Как художник художнику

— А сколько людей в селе?
— 1700.

— И чем село живет?
— У нас в обработке примерно 15 тысяч гектаров. С овощеводством, животноводством у нас работает около тысячи человек, по пяти бывшим колхозам примерно по двести получается.

— А заработки?
— Ну, это средняя температура по палате… Если человек – сторож, у него будет минимальная зарплата. Если механизатор в поле – заработает столько, сколько обработал. Доярки зарабатывают от трех до пяти тысяч по-любому, даже в самый плохой месяц. Это тоже зависит от надоенного молока, зарплата привязана к надоям. За дояркой закреплено, например, сорок коров… Корова доится десять месяцев в году, из сорока доятся тридцать или тридцать пять. Все дифференцированно. Либо зарплата больше, либо работы меньше.

— Какова структура у ваших пятнадцати тысяч гектаров, что под чем?
— Смотрите… У нас есть 2400 гектаров озимой пшеницы…

— И как она перезимовала?
— Не очень… Есть поля удовлетворительные, а есть такие, которые придется пересеивать. Да от сортов состояние зависит. Лучше всего зимуют украинские сорта, а вот немецкие зимуют очень тяжело. Вообще апробирование сортов должно проходить очень серьезно. Да, они все проходят испытания, все получают регистрацию, но кто их качественно делает, эти испытания? Это я вам как ученый ученому говорю, как художник художнику…

— Но мы отвлеклись от структуры посевов.
— Да. Есть у нас озимый ячмень, почти тысяча двести гектаров трав, люцерны. Ведь коров кормить нужно. Кукурузы на зерно 4700, на силос 1500. 2700 гектаров подсолнечника, почти тысяча гектаров рапса… Ну и овощи, картофель само собой. С точки зрения стратегии мы всегда имеем по сто-двести гектаров ярового ячменя, яровой пшеницы. У нас всегда есть первая репродукция для того, чтобы пересеять каждой культуры по две тысячи гектаров, – мало ли что? Из года в год мы это возобновляем, держимся. Для себя, не для торговли.
Опять я испытал восторг от того, что услыхал в кабинете руководителя СТОВ «Дніпро» слово «стратегия», уравновешенное добротным, искренним крестьянским «мало ли что».

Дорогая поливная капустка

— У вас там у дороги такая заграничная поливалка красуется…
— У дороги вы видели американскую фронтальную поливальную машину, она там зимовала, мы ее не разбирали. Она со своим двигателем, у нее собственный дизель с генератором. На каждой паре колес есть электродвигатели, она может разворачиваться вдоль гидрантов. Есть система самовыравнивания, и задается норма полива, которая определяется скоростью движения. Вдоль поля лежит стометровая пластиковая труба. Машина идет, шланг сгибается. Дошла – трубу переподключают.

— А откуда вода?
— Из Днепра, есть насосная станция. У нас есть еще шесть барабанных поливалок с пушками. И есть еще с 45-метровой консолью с форсунками. Поливаем мы картофель и овощи, для полевых культур это дорогое удовольствие. Это и для овощей дорогое удовольствие, но бывают годы, когда это оправдано. Поливалка, которую вы видели, стоит больше миллиона гривен. Мы платим за электроэнергию, за воду, персоналу, который на поливе работает, и эксплуатационные расходы, ремонт и прочее. И амортизация самой машины. Поливалка у нас обслуживает 90 гектаров в год. Проработает она семь-десять лет в наших условиях. За границей она может стоять в поле, зимовать, никто гвоздиком в колесо не ткнет. У нас нельзя оставить и на полночи летом, мы охраняем. В итоге в год получается до десяти тысяч гривен за полив…

— Какие технологии вы применяете?
— Преимущественно собственные. Они синтетические, составлены из крупинок, – там у нас работают такие-то методы обработки почвы, такие-то препараты. Составляем технологию из того, что работает в наших местах.

— А по зерновым? По обработке почвы?
— Я сторонник вспашки. Что касается пшеницы, то применяем минимальную или даже нулевую обработку – после кукурузы на силос, рапса, можно прекрасно сеять без обработки. Есть разница, это показывают мои опыты. Половину поля дисковали под кукурузу, половину не тронули. Разница – тонна на гектаре. И по рапсу тонна разница. Я не видел в Европе ноу-тилла. Я видел красивую вспашку в Германии, Голландии, особенно на землях, которые отвоевали у моря.

— Почему вы выращиваете борщовый набор? Ведь по культурам вряд ли есть какое-то равенство, что-то лучше удается в ваших условиях, что-то хуже… Зачем выращивать все овощи?
— Просто мы по сбыту работаем преимущественно с супермаркетами, а им очень удобно, когда у одного производителя есть все, и свекла, и капуста, и картошка, и морковь, и лук… Тогда грузится 20-тонная машина – 10 тонн картошки, 5 тонн капусты, тонна лука и так далее, под заказ. Ну и для нас это стимул, работать над качеством, чтобы продукция была безопасная, имела хороший товарный вид, хорошо хранилась.

Почему же так тревожно?

— Скажите, видите ли какую-то генеральную причину в том, что все аграрии в этом году ощущают особенную тревогу по поводу этого сельскохозяйственного сезона? Я не понимаю, почему вы тоже это ощущаете. У вас, на мой взгляд, просто идеально диверсифицированы риски. У вас есть овощи, молоко, картофель, зерновые… Я всегда полагал, что именно так спланированные хозяйства могут преодолевать любые кризисы с минимальными потерями.
— Я тоже так считал! Думал, яйца уцелеют, если их разложить по разным корзинам. Но оказалось, что все корзины могут падать одновременно! Если бы не подсолнечник и кукуруза…

— Да, на кукурузу будет нормальная мировая цена. Но зато могут быть какие-нибудь перипетии с ограничениями экспорта…
— Вот вы сами на свой вопрос отвечаете.

— С пшеницей, понятно, проблемы всегда, потому что…
—…потому что она у нас заведомо убыточна и социальна, подхватил Душейко. – Хотя почему-то никто не говорит, что металлурги должны дать дешевый металл для населения. Только  аграрии должны дать дешевое зерно. Однобокий подход…

— У нас вообще все не системно. Да нет проблем дать дешевую пшеницу, но нужно под нее дать дешевое дизтопливо, дешевые удобрения.
— Да, тогда это будет государственный подход. Но пока мы видим чисто советский подход. Как придумал товарищ Ленин продразверстку, так она в более мягкой форме и продолжается. Это пережитки советской системы.

— Наше счастье в том, что мы уже не закрытая страна, и вы можете видеть мир, и крупнейшие западные компании здесь работают, и потихоньку современные подходы, идеи, политические решения сюда проникают… Беда в другом, у нас нет человека или команды, которые бы заботились о государстве по-настоящему. Ведь мы ужасающе мало производим в государственных масштабах, у нас производится товаров и услуг на $160 млрд. В  пересчете на душу населения это тысячи три с половиной. Ну, наверное, треть от этой суммы может составлять годовая зарплата на душу населения. Нам нужно увеличивать производство всего без исключения, поддерживать любое производство всеми силами, создавать условия для производственников! Но ни в одной программе какой-либо партии, ни в одной правительственной программе я не видел этой проблемы! Все пишут об одном: вы будете больше получать и поэтому голосуйте за нас. И никто не пишет: а что мы сделаем для того, чтобы вы больше производили и поэтому больше получали? Это же нонсенс – производить такой мизер силами ТАКОЙ страны!
— А не нонсенс ли, что человек всю жизнь проработал чиновником и живет намного лучше, чем кто-либо из производственников?

— Нонсенс в том, что человек может три месяца проработать чиновником и купить себе «Порше Кайенн». Я приезжаю в киевский супермаркет и на стоянке не могу понять, откуда у восемнадцатилетней блондинки «Мерседес» S-класса и почему этих блондинок так много… Если бы одна-две, но ведь это массовое явление! Такое впечатление, что люди уже так зажрались, что не знают, куда девать деньги… Да что мы говорим, давайте вернемся к сельхозпроизводству.

Вам телефонограмма из района…

— Вот я вам для интереса покажу книгу телефонограмм. До сих пор районы управляют хозяйствами при помощи телефонограмм. Вот что они пишут: Руководителю… Э-э-э… Прошу обеспечить… семена сои… ты-ды-ды… для определения посевных качеств…
Душейко поднял глаза, полные недоумения.
— Они до сих пор определяют, что мне сеять, как сеять. Вся эта бюрократическая советская машина до сих пор работает! А я вот во Франции семь месяцев прожил на ферме, и никто ни разу на ферму не позвонил. И пожарные не приезжали. Полиция раз в неделю приезжала, потому что знали, что работают иностранцы, просто проезжали мимо, посмотреть, все ли в порядке. Но никто не спрашивал фермера, что у него за породы свиней, чем он их кормит. Есть ли у него семена, проверял ли он посевные кондиции.
Душейко потряс книгой, исписанной мелким шрифтом инструкций сверху.
— Да я же бизнесом занимаюсь, я грамотнее всех, вместе взятых, кто писал мне эти распоряжения! Это же смешно!

Здесь нет ничего обидного для тех, кто писал телефонограммы. Для них это текучка, выполнение рутинных обязанностей, которые не они придумали. Для каждого пишущего его работа – не критична. Завтра встал с места, перевелся, например, в какой-нибудь энергетический отдел или транспортный. А для Андрея Петровича это – жизнь, это ответственность за сельчан. Он не может рисковать или ошибаться в таких вещах. А чиновник может. Какое бы дурацкое распоряжение ни поступило, никакой ответственности за последствия государственный человек не несет. Ну, может быть, замечание руководства. Откуда это дурацкое и поступило.

— Так что же, вы считаете, ни овощи, ни молоко, ни зерновые в этом году прибыли или хотя бы отсутствия убытков не гарантируют?
Душейко подумал секунду и улыбнулся.
— Украина имеет одно замечательное свойство: никто не знает, что будет через месяц.
И посерьезнел.
— На самом деле мы, как выращивали эти культуры, так и будем выращивать. Как содержали это поголовье, так и будем содержать. Знаете, так всегда не будет. Изменится рано или поздно. Может быть, поднимется в цене молоко. Пришла весна. Семена куплены, удобрения куплены – нужно идти в поле и сеять. А уж потом в конце года посмотрим… Просто нехорошие предчувствия перед сезоном, как никогда. Есть какое-то опасение, ощущение, что не так что-то… Но все в Божьих руках, Бог нас не оставит.
А может, это пост сказывается, я ведь пощусь больше сорока дней, или погода давит, мрачновато было как-то несколько дней подряд. Но ведь не только я общаюсь с людьми. Ведь и агрохолдинги начали возмущаться. В прошлом году нас губернатор заставлял переподписывать договора под 5%. А тут вместо пяти процентов – сразу множится на 1,78, и еще два процента хотят ввести на развитие территорий (а то, что уже потратил Андрей Петрович на развитие территорий, суммируют и учтут? – сразу возникает у редактора вопрос). Но ведь эти деньги нужно заработать!!! А ценовая политика этого не позволяет! Может случиться, что следующий сезон мне будет не с чего начать, если задавят дополнительными платежами. У нас есть поголовье, вырежу я этих коров и еще одну весну отсеюсь. А дальше?

С рентабельностью 20%…

Ну и тут у Андрея Петровича все проще, чем у меня. У него внутри стальной козацкий стержень. Он может все потерять и все начать с нуля. И снова идти вперед. А я, если в Васютинцах и других селах потеряет работу тысяча человек и исчезнет поголовье в шесть тысяч коров, никогда не прощу этого государству. И конкретным людям, силами которых на золотом пространстве Черкасчины может возникнуть черное пятно. Да если бы только одно пятно… Ведь Душейко – из самых сильных, самых талантливых и самых защищенных структурой своего хозяйства аграриев. А остальные?

Бог нас не оставит.

И сами мы должны позаботиться о будущем и настоящем. И все причастные к сельскому хозяйству федерации, конфедерации, ассоциации, комитеты должны встать в полный рост.
— Это неправильный подход, не режут корову, которая доится, – продолжал Андрей Петрович. – Село только оправилось после кризисов… Мы еще подняться не успели.

— А какая у вас рентабельность? Хоть приблизи­тельно.
— Да как это посчитаешь? По овощам в 2008 году были убытки. В 2009 году рентабельность выросла до 50%, что давало возможность покупать технику, семена. В следующем году мы продавали просто шикарно и как только залечили раны 2008-го, 2011-й все перечеркнул. Пшеница за те годы, что я работаю, два года вымерзала полностью. Я тако-о-ое помню! – случалось, рентабельность была 70-80%, это когда селитра еще по 400 гривен была. А сейчас уже скоро до 4000 дорастет, а ведь пшеница не подорожала в десять раз! Последние несколько лет пшеница убыточна, потому что урожай сгорает, а затраты ты все равно несешь. С кукурузой тоже по-разному в разные годы. В прошлом году мы по 100 центнеров собирали, а в 2010-м – сгорела на отметке 50 центнеров. Общая рентабельность максимум 15-20% составляет. Если положить деньги, которые мы закопали в землю, на депозит, заработали бы больше. А это неправильно!
Это показатель того, что государство развивается не туда, если компьютерные деньги дают больше, чем производство.

— Если бы в вашей фирме все было хорошо, была бы стратегия, стабильность, уверенность в будущем, выжило бы село как территория? Как общность? Чего ему не хватает?
— Я знаю, вы иногда поднимаете этот вопрос в журнале, – почему у нас в селе только аграрное производство. Я аграрий, я не могу еще открыть какой-то завод. Но, действительно, в государстве должен быть иной подход к развитию территорий. Не должны быть все офисы сосредоточены в Киеве, нет такого в мире! Только на постсоветском пространстве! Где фирма работает, там у нее и офис, там переработка. Ведь на одного работающего в сельском хозяйстве приходится еще десять работающих в переработке и обслуживании. Они как раз и должны присутствовать на этих сельских территориях! Занять людей можно… Ведь Украина для сельхозпроизводства почти ничего не производит. Вот мы сейчас занимаемся картофелем – ни сажалки, ни комбайна, ни фрезы отечественной нет. Все нужно покупать за границей, поднимать зарубежную экономику. Да и по зерновым комбайнам то же самое.

— Как выглядит культура жизни в вашем селе?
— Есть школа, больница, детсад, подъездная дорога хорошая, все улицы освещаются фонарями! Мы делаем все, что от нас зависит. Но человек прежде всего держится за работу! В соседних селах количество учащихся в школах в последние годы уменьшилось вдвое. В Васютинцах как было, так пока и остается. У меня дочка пошла в первый класс в этом году, так в классе 14 человек. Это немного, но больше, чем в других селах.

И напоследок

— Весна, птицы поют… Посевная… Казалось бы, радуйся! А вот нет, нету ощущения уверенности в завтрашнем дне. Вот француз, когда что-то сеет, он знает, что осенью продаст по такой-то цене и хоть что-то заработает. Он знает, что через пять лет купит трактор, он может что-то планировать. У нас ведь ни один аграрий не знает, что его ждет. Спросите кого угодно: что вы планируете покупать из техники в ближайшие два-три года? Вам никто не ответит.
Так-то оно так, подумал я, собираясь в дорогу из Васютинцев и уже планируя, когда же я смогу сюда вернуться и просто выпить чайку с Андреем Петровичем. Потому что в такие места просто необходимо возвращаться, здесь крупинка души остается. Смотрите, не истребили хозяина в голодомор, во времена раскулачивания, репрессий. Не убили козацкую волю, козацкую правду.
Андрей Душейко выстоит.
Иначе чего мы все стоим, весь народ, если не сохраним золото земли нашей, славных правнуков козацких.
Сохраним.
И Бог нас не оставит.

 

Юрий Гончаренко
(Опубликовано в № 04.2012 г.)