Памятник агроному

Все начиналось с агронома.

Первый номер журнала «Зерно» в 2006 году, ранней весной, еще в заснеженных полях, создавался с центральным очерком о главном агрономе «Нафкома» Владимире Бойко, это была беседа с ним и рассказ о его буднях, тревогах, заботах и радостях. Тогда думалось: начнем с агронома, а дальше героями номера будут владельцы хозяйств, инженеры, экономисты, ученые. В принципе, так оно и получилось, однако агроном остался в центре внимания журнала, он появлялся на страницах намного чаще других профессионалов, а случалось и так, что профессионалы иных специальностей высказывались исключительно на агрономические темы.

Уже тогда мы заподозрили, кто на самом деле является главным человеком в сельхозбизнесе.

Но тогда наши предположения еще не отражали всеобщих настроений и оценок.

Об особенностях национального агронома

Я беседовал с большим аграрием, большим и по росту-весу, и по объему производимого на его больших площадях зерна. Говорили о важном.

– Ты понимаешь, – четко формулировал мне он, – легко забрать девушку из села! Но забрать село из девушки – невозможно!

Тут зазвонил его телефон.

– Да-да… Зачем??? – далее я воспроизвести не могу, бумага гореть будет, если я на ней напишу то, что услышал.

Положив трубку, мой собеседник мрачно сказал:

– Всего одно поле было, где не нужно было этого делать. И они сделали это там!!!

 И разговор с важных вещей резко перешел на производство, хотя, при желании, Тарантино, записав этот разговор, мог бы снять фильм «Убить агронома».

Агрономы – народ невероятно жизнелюбивый и веселый. Их прибаутками и анекдотами можно было бы засеять миллионы гектаров. Путешествуя с группой агрономов по Бразилии, я исписал их перлами объемистый блокнот. Контурное земледелие на крутых холмах они комментировали так:

– И как они там сеют, на таких-то уклонах??? Тут на бабу залезаешь – и уже голова кружится…

Об износе рабочих частей сеялки был такой комментарий:

– Зубы тоже стираются, но кушать-то надо.

На завод пускали по шесть человек, не все попали. Зато на ферму дорога была открыта каждому. И кто-то обиженно заметил:

– Як гівно місить, то усім можна, а як на чистий завод – то не кожному…

– Цікаво, у Бразилії є ще якісь бур’яни, крім сої? – перешли к профессиональным вопросам.

А на заводе по производству сеялок агрономов впечатляло тоже нечто экзотическое. Агроном с Кировоградщины рассказывал:

– Старая истина – можно бесконечно смотреть, как горит огонь, как течет вода и на то, как работает другой человек… Когда рабочий менял подшипник, я потерял чувство времени. Смотрел и смотрел. Краси-и-и-во…

А потом, конечно, был обед, и организаторы весело опрашивали:

– Поднимите руки, кто будет пиво! Поднимите руки! Петрович, вы пиво будете?

– Да, – твердо сказал Петрович, но руки так и не поднял.

Но когда я спросил, всегда ли так весело протекает их жизнь, он мне ответил:

– Та бувають у житті різні моменти. Коли, буває, з перепою прокидаєшся в калюжі. А водички однаково хочеться…

Пока я ходил с блокнотом и записывал, за мной наблюдали и меня тоже комментировали: «Смотри, вон ходит пресса с видом театрального злодея».

 Немного драмы в холодной воде

Удивительно другое.

Это внешнее легкомыслие и зубоскальство – тонкая пленка на гранитных глыбах, которые составляют сущность этих людей.

Постоянно общаясь с природой, когда сотрудничая с нею, когда ожесточенно сражаясь, они видят истины и реалии, недоступные взору обычного человека, прохожего у кромки поля. Я часто вспоминаю беседу с Олегом Ковалем, главным агрономом «Барышевской зерновой компании». Есть у Коваля одно любопытное и для меня, журналиста, неоценимое качество. Он с легкостью и абсолютной искренностью вдруг может высказать мысль, которой позавидовал бы Аристотель.

Да еще и таким обычным спокойным голосом, что при этом выронил бы из рук перо Шекспир.

А так – вроде бы ничего особенного. Опытный специалист. Один из мастеров своего дела, которыми, слава Богу, все богаче становится украинская земля.

 – Приведу такой пример, из живой жизни. Это было пять лет назад. Я тогда еще работал на Кировоградщине. У нас было прекрасное 10-тысячное хозяйство, мы выращивали много сахарной свеклы, агротехника была на высоком уровне, севооборот тоже на высоком уровне. Мы держали пары и в звене пар – озимая пшеница – сахарная свекла имели очень неплохие результаты. Выращивали свеклу на 2000 га. О No-till я тогда не слышал вообще. И вот однажды я почувствовал, что такое вред, причиненный почве обычным плугом, – делится воспоминаниями Коваль.

Ну, скажем, первый год мы работали на пару. Делаем фитопрочистки, делаем агрохимические прочистки, агротехникой уничтожаем сорняки. Понятно, что пар у нас шел после подсолнечника, – пар у нас ухоженный, прекрасный, подготовленный к посеву пшеницы. Сеем пшеницу. Пшеница по пару у нас родит от 60 до 65 центнеров. Мы ее собираем, прекрасно понимая, что нужно все измельчить, все запахать. Так и работаем. У нас были хорошие импортные комбайны с измельчителем. Измельчили, создали хорошую подушку из соломы, добавили селитры, чтобы ускорить процесс «переваривания» – и все это хорошо запаковали.

После уборки пшеницы мы перепахали глубоко, под посев сахарной свеклы. Посеяли свеклу, урожай собрали неплохой. Мы идем по классической системе. После сахарной свеклы мощными импортными комбайнами «Хольмер» на трех участках в щадящем режиме нагрузки на грунт дискуем – и готовим под посев ячменя на следующий год.

Коваль замолчал… Я почему-то ощутил смутную тревогу.

Он ничего патетического не говорил, голос был ровным, и ничто не предвещало драмы. Тем не менее, доверяя собственному журналистскому опыту, я уже знал, что сейчас что-то произойдет.

Вернее, тогда произошло, в том поле, пять лет назад.

В общем, классическая общепринятая технология. А на одном участке нужно было посеять кукурузу. Нужно было перепахать. Я загоняю оборотные плуги. Почему я акцентирую на том, что поле убиралось «Хольмером»? Этот свеклоуборочный комбайн хорошо распушивает грунт, измельчает ботву, она усваивается через некоторое время. В общем, я хочу, чтобы вы представили: поле было черное. Я его пашу. На сутки зашли трактора. На следующие сутки я приезжаю – и столбенею. Все поле покрыто соломой. Я вывернул ту солому, которую запаковал год назад с селитрой! Я переворачивал ее, рассматривал, – спрессованная, как ДСП, солома, абсолютно свежая, только цвет поменяла. Не видно, чтобы она поддалась влиянию бактерий, которые должны были ее переработать. Я смотрел на это серое поле. И я понимал, что что-то неправильно. Я ведь запрятал эту солому, чтобы она работала у меня на животворные процессы! И я через год ее вывернул обратно.

Почему же она не перегнила?

Вернемся к физиологии. Бактерии, которые в пятисантиметровом слое должны работать для расщепления органики, были помещены на глубину 30, даже 35 сантиметров. Я ведь говорил – я очень хорошо, глубоко перепахал. И все. Процесс там прекратился. Бактерии в анаэробных условиях, без доступа света, без доступа тепла просто не работали. Я загубил миллиарды жизней, а эффекта никакого не получил.

Он так и сказал, не меняя интонации. Как хирург, которому не удалось спасти пациента.

– Ну, так уж и жизней.

– Конечно! Там же миллиарды! Мы слышим это на всех конференциях: наземный мир против подземного – малочислен. – Коваль смотрел куда-то в стену. – Столько жизней. Мы ходим по ним. И не задумываемся.

– Совесть замучила? – не совсем удачно пошутил я.

– Это был этап. Это был поворотный момент.

Я понял, что лучше эту драматическую ситуацию не опошлять шутками, а взглянуть на нее так, как смотрит Коваль – не скорбеть об этих загубленных жизнях, которые недоступны нашему глазу и пониманию. Попытаться не стать палачом этих невинных миллиардов в будущем. Не стать им завтра в поле.

Такому стилю мышления, такому пониманию родной земли можно позавидовать, ведь этого лишены менеджеры офисов, специалисты индустриальных отраслей, да практически все общество неспособно понять то, что может понять агроном.

 Ноша на плечах

Но иногда ему приходится брать на плечи то, что человеку нести не по силам.

Вот совсем молодой тогда агроном Богдан Шевчук с Хмельниччины…

– Сколько вам лет?

– А сколько дадите?

– Больше 30 не просите.

– Да это я после посевной и химобработок полей такой весь подуставший, подоблезший. А вообще-то я в зимний период, когда отдохну и отосплюсь, очень даже ничего. 23 мне.

– А кто у вас имеет решающее слово при выборе культур? Главный агроном?

– Нет, решающее слово принадлежит директору. Я могу только его уговаривать и планомерно давить на психику. У него свой экономический взгляд на проблему. Я же могу сказать под какую культуру, сколько и каких площадей можно выделить. Долго мы с ним по поводу рапса торговались. Он просто горел желанием: «Побольше!». Но я пере­убедил, и мы ограничились 5 тыс. га, несмотря на то, что это экономически выгодная культура. Но надо ведь и о других наших сотрудниках подумать. У хозяйства ведь есть мельница. Почему она должна простаивать? Вот и посеяли озимую пшеницу. Не забыли и озимую рожь – это же сплошное здоровье! И стране все больше нужно ржаной муки. Да и культура эта менее требовательна; надеюсь, перенесет все невзгоды необработанной почвы, хоть и урожайность у нее пониже. Кстати, затрат на нее меньше надо.

Посеяли гречиху и ячмень, – улыбается Шевчук. – И специалист у нас есть в области хороший, который гречихой занимается солидный срок, не один десяток лет, – фермер Виктор Анатольевич Тиней. Он защитил кандидатскую по гречихе и теперь собирает урожаи по 22-24 ц/га. Один раз в пять лет у него бывает «неурожай», когда с гектара получается собрать только 15 га. Но для многих и эта цифра запредельная. И когда ему говорят, что гречиха – культура неурожайная, 5-6 ц/га, он не соглашается и доказывает на собственном опыте. Кроме того, гречиха – прекрасный предшественник для рапса. Мы приобрели земли хозяйства, на которых в прошлом году росла гречиха. Посеяли рапс – дивный результат, прекрасно вегетирует, прекрасно растет, и, надеюсь, урожайность будет достойная. Поэтому мы с удовольствием засеяли 3 тыс. га этой культурой. Все удивлялись: «Как это может быть? Нормальные хозяйства сеют по 50-80 га максимум» (разговор был в 2007 году. – ред.). А мы заняли под нее огромную площадь. И теперь к нам приехали пчеловоды и заставили все поле ульями. Так что у нас есть великолепные помощники, 600 пчелиных семей. Да и частники попросились со своими пчелками. Уверен, с их помощью все будет в порядке.

– А вам сладкое лакомство (мед) перепадает?

– Да, что там перепадает! Мы просто загоняем на поле опрыскиватель и договариваемся: «Или начинаем работу, или мед отдавайте». Еще никто не отказывался поделиться.

Это разговор 2007-го года, сейчас рапс уже совсем иначе понимают в Украине.

Две причины того, что мы не вымерли в последние полвека

Как говорят, а теперь – о главном.

Только самые прозорливые аналитики понимают, как меняется иерархия мировых бизнесов.

Вспомните поговорку: есть три способа разориться; самый приятный – женщины, самый быстрый – скачки и самый надежный – сельское хозяйство. Она возникла не на пустом месте. Всегда, в течение столетий, аграрный бизнес считался гарантированным способом закопать деньги в землю и забыть это место. Риски в земледелии были так высоки, что финансисты шарахались от этого бизнеса как от огня. Засухи и неурожаи были непредсказуемы и непостижимы для аналитиков. И лишь в последнее десятилетие мир заговорил о том, что уже не будет дешевого продовольствия, и на продукцию сельского хозяйства установилась нормальная цена. И бизнес обрел другие черты.

И тому есть две причины. Первая – неслыханный рост населения. Ввиду отсутствия мировых войн и глобальных эпидемий, человечество, которое за 30 000 лет своего существования набрало к 1950 году численность в 2,7 миллиарда, за последующие 62 года увеличилось до 7 миллиардов, то есть в 2,5 раза. И это за одну миллисекунду по отношению к тридцати тысячам ранее прошедших лет. И в мире изменилось абсолютно все. Вот только производство продовольствия не выросло сообразно росту населения.

И вторая причина. Это агрономия.

Это прорыв в растениеводстве, который также не оценен и не понят ни аналитиками, ни даже современниками.

Итак, в начале XX века на поля вышел трактор и убил 70% рабочих мест в аграрном деле. Оказалось, что в селе должно трудиться не 95% населения, чтобы кормить себя и пять процентов жирующих (с точки зрения крестьян) горожан, а только 30%. И горожанам уже не так просторно было жировать, потому что подавляющая часть сельского населения перебралась в города.

Кстати, вопли и сопли по поводу вымирания украинского села – это просто политические спекуляции или, если эти вопли искренни, рецидив дремучего незнания фактов и цифр. Рост населения в селе остановился в 1970 году, когда было зафиксировано наличие только двух детей в сельской семье из двух человек. А потом, естественно, и двух не получалось.

После Второй мировой войны, частично на базе сотен тысяч тонн отравляющих веществ, накопленных на немецких складах для ведения химической войны, а частично – ввиду научно-технического прогресса, началось массовое применение пестицидов в растениеводстве. Нехорошее это дело, химизация продовольствия, однако этому нехорошему делу обязаны жизнью 2,5 миллиарда человек, по самым скромным подсчетам.

И наконец, грянула Зеленая революция – в 60-х годах двадцатого века.

Агроном планеты, на встречу с которым я опоздал

Есть вещи, которые в жизни прошляпишь – и потом жалеешь до конца дней своих. Когда я уже начал делать журнал, когда я уже понял, в чем дело и кто по-настоящему является основой мира, его краеугольным камнем, Норман Борлоуг был еще жив. Он умер в сентябре 2009 года, в возрасте 95 лет, сохранив до последнего часа ясность мысли и свет своего ума. Нобелевскую премию этот агроном, американец с норвежскими корнями, получил в 1970 году. Ученый вывел несколько высокоурожайных сортов сельскохозяйственных культур и предложил множество свежих идей для развивающихся стран. Многие эксперты считают, что именно он предотвратил глобальный голод во второй половине XX века, тем самым не дав погибнуть по меньшей мере миллиарду людей.

Благодаря Зеленой революции с 1960-го по 1990 год производство продовольствия в мире более чем удвоилось. В Пакистане и Индии за этот период урожайность зерновых выросла в четыре с лишним раза. «Норман Борлоуг спас больше жизней, чем любой человек в истории, – сказал Жозетт Ширан, исполнительный директор Всемирной продовольственной программы ООН. – Его сердце было столь же большим, как и его блистательный ум. Его неравнодушие и сострадание изменили мир».

Я еще мог с ним встретиться, взглянуть в его глаза и пожать руку.

Но это счастье не было мне даровано, по причине собственной ограниченности: я тогда уже понимал явление, но еще не давал себе труда заглянуть в его причины.

И теперь я уже никогда не пожму руку человеку, которому человечество обязано своим существованием, агроному этой планеты.

И я компенсирую эту свою оплошность тем, что ежедневно обмениваюсь рукопожатием с украинскими, немецкими, французскими, американскими, канадскими, бразильскими агрономами. И многие из них могли бы сделать то же самое, что сделал великий Норман Борлоуг.

Он работал в Мексике, Индии, где голод был всегда. Голод уничтожал там целые провинции.

Летом 1945 года 30-летний американский агроном Норман Борлоуг, сидя на краю опытного поля вблизи Мексико-сити, пристально рассматривал карту Мексики. На ней были обозначены два опытных участка для экспериментов с пшеницей. Один – на севере, в долине, практически на уровне моря. Другой – там, где сейчас сидел Борлоуг, на юге, в горах, на высоте 2,5 километра над уровнем моря. Именно тут и были голодные районы. Здешние урожаи напрочь съедала головня (Ustinaginales, или головневые грибы) – главный враг пшеницы, легко приспосабливающийся к пестицидам. С 1939-го по 1942-й год в Мексике прошли три катастрофические эпидемии, загубившие урожаи. И Норман Борлоуг был послан благотворительными фондами Форда и Рокфеллера с задачей: вывести сорта пшеницы, устойчивой против головни. Коллеги с разных концов мира прислали Борлоугу семена – несколько тысяч. Перекрестное опыление делали вместе с ним местные молодые ученые. Работали с рассвета до заката, спали в палатках, еду готовили на кострах. Как только некоторые скрещивания показали хорошие результаты – 40-процентную сопротивляемость болезни, – Борлоуг немедленно засеял ими опытное поле. Молодым ученым, которые рвались усовершенствовать результаты, Борлоуг сказал: «Совершенство – это бабочка, за которой гоняются кабинетные ученые (и никогда не ловят). Пока мы будем искать пшеницу, идеальную для Мексики, ваши соотечественники начнут умирать. Поэтому давайте стремиться не к лучшему из лучшего, а к лучшему из возможного».

Следующим этапом было выведение из полученных от скрещивания семян устойчивых сортов пшеницы. Обычно на это уходит от 7-8 лет. Немыслимо долгий срок для страны, на которую надвигается голод. И вот когда Норман Борлоуг рассматривал карту Мексики с двумя опытными участками в разных концах страны, ему в голову пришла идея, что срок выведения нового сорта можно сократить вдвое. В горах сезон роста и созревания – лето. В долине – зима. Если, сняв урожай в долине, перевезти его в горы и посеять там весной, то за один год можно получить два урожая. И тогда процесс выведения сорта сократится до четырех лет. Идея была не только рискованной, но и еретической. По стандартной методологии опытные семена должны выращивать там, где потом их будут высевать в поля, а не за две тысячи километров, в совершенно других условиях. «Вы же сами прекрасно это знаете, Норман», – сказал Хэррар. – «Я знаю, что это принятый метод, – ответил Борлоуг. – Но кто сказал, что это – закон?.. Я провел испытание на одной делянке. Прекрасно она растет и там, и тут».

И Борлоугу разрешили использовать в селекции «челночный метод». И новые сорта были получены. Они оказались высокоурожайны, устойчивы против головни, они не полегали (одно из направлений отбора было – короткостебельность). И еще! Они оказались универсальными, пригодными для возделывания в разных природных условиях.

Итог этой работы был ошеломителен – именно так начался глобальный прорыв мира по интенсификации сельского хозяйства. Тот самый, что в 1968 году получит название – Зеленая революция.

Спасенная Индия

Коллеги-агрономы рассказывали про Нормана Борлоуга: «Норм относился к пшенице, как к живому существу. Это даже пугало. По одному виду поля, по звуку шуршания колосьев под ветром он мог определить не только сорт пшеницы, но ее родителей и прародителей, сказать, откуда она родом и поставить полный диагноз ее состояния. Он считал, что кроме объективных свойств у каждого сорта пшеницы – свой характер».

В Пакистане начинался голод. А в северо-восточных районах Индии люди уже умирали от голода. Пытались внедрить в их практику «мексиканские сорта» пшеницы Борлоуга (точнее, уже его мексикано-японские низкорослые сорта) и плюс применение самых простых и дешевых удобрений. Приехал и сам Борлоуг. Надо сказать, что первым препятствием его деятельности в Пакистане было не правительство, а местные ученые, которые, возможно, из ревности, не поддерживали его начинания.

Пакистанцы организовали посещение Опытного центра в Лайалпуре. В делегацию вошли: министр сельского хозяйства Пакистана, американец – представитель фордовского фонда, Норман Борлоуг и директор самого Опытного центра доктор Хуссэйн, который продемонстрировал делегации жалкий вид делянок с пшеницей Борлоуга. Увидев это, Борлоуг воскликнул: «Не то удобрение и не те методы борьбы с сорняками!». Хуссэйн холодно ответил: «Молодой человек, в Пакистане пшеницу выращивают именно так». Когда комиссия ушла, Борлоуга издали поманил пальцем агроном-пакистанец Манзур Байва, который приезжал когда-то к Борлоугу в Мексику. Манзур и его коллега Нур Чадри отвезли Борлоуга в дальний конец опытного поля, к двум делянкам роскошной мексиканской пшеницы. «Почему же вы не показали это комиссии?» – воскликнул Борлоуг. «Наши академики не разрешают практиковать ваши методы, – сказали агрономы. – Они считают, что все надо делать постепенно, в том числе постепенно приучать фермеров к современной сельскохозяйственной технологии».

У бедных индийских или пакистанских фермеров не было денег на покупку удобрений, а без удобрений урожай пшеницы Борлоуга мог быть еще хуже, чем их прежний: «Это было главной проблемой, а правительства Индии и Пакистана не принимали никаких мер по содействию. Поэтому, будучи в Индии, Борлоуг с помощью министра сельского хозяйства устроил себе аудиенцию у Ашока Мехты – заместителя премьер-министра (им тогда была Индира Ганди). Министр сельского хозяйства попросил Борлоуга во время аудиенции говорить сдержанно и без всякой критики. Норман сдержанно изложил свои предложения: первое – обеспечить наличие удобрений по доступным ценам за полгода до посевной. Второе: убедить банки давать фермерам кредиты. Давать их до посевной, с условием возврата долга после сбора урожая. И третье: повысить закупочные цены, приблизив их к международным. Изложив все это, Норман не удержался и сказал, что если Мехта этого не сделает, то в следующем году он уже не будет заместителем премьер-министра, потому что их партия провалится на выборах. Мехта взорвался. Несколько минут они кричали друг на друга, пока не выдохлись. Закончилась беседа мирно и, по выражению Нормана, «если не со взаимной приязнью, то, во всяком случае, со взаимным уважением».

Не все советы Борлоуга были приняты, но удобрениями фермеров обеспечили и в Индии, и в Пакистане. И вкупе с подходящим зерном все сработало неожиданно быстро. В Пакистане за 4 года урожаи удвоились. В Индии на это ушло чуть больше времени. Тем не менее, в 1974 году Индия уже полностью обеспечивала себя пшеницей.

В воспоминаниях Нормана Борлоуга есть занятная запись: «Вот ирония судьбы: моя следующая встреча с Ашока Мехта (лет через десять после первой) была устроена для того, чтобы обсудить возможности реализации излишков пшеницы, выращенной в Индии. Это была очень сердечная встреча».

Думать как растение

Я встречался с выдающимся агрономом Дирсеу Гассеном из Бразилии. От него первого я услышал эту магическую фразу: научись думать как растение. Сколько нужно удобрений? Да столько, сколько ты хочешь получить урожая. «Ты ведь точно знаешь, сколько тебе нужно деталей и шурупов, чтобы собрать машину, – говорил мне Гассен. – А растение – очень простая машина!»

И это не прерогатива западных специалистов. Такие же фразы я слышал от ровенского агронома Александра Бескида. «Я подкармливаю по мерзло-талому грунту, – рассказывал Бескид. – Пшеница просыпается и первое, что она делает, – анализирует, сколько есть в почве питательных веществ, сколько влаги, много ли конкурентов. А потом выбрасывает или колос, или десять колосьев, или двадцать».

Это понимание растения как мыслящего существа поражало.

Украинские удвоения

Посмотрим, что происходит в Украине.

Еще десять лет назад, после тотального разрушения и разворовывания активов в агрокомплексе, в стране обрабатывалось 40% земель сельхозназначения. Урожаи колебались в пределах 27-32 млн т зерна. И в последние годы они выросли сначала до 42 млн, потом до 53 млн т, то есть практически удвоились за неслыханно короткий срок. Возьмите производство кукурузы в последние годы: в годы с 2009-го по 2012-й урожай составлял 11 млн т, затем 17 млн т, 19 млн т и в этом году – предположительно 20 млн т. То есть удвоение за четыре года! Огромный рост в производстве сои, рапса, подсолнечника.

Если бы не политические и экономические трудности, страна вышла бы на производство 80-90 млн т зерна за пять лет. И не имела бы равных в мире.

Но и то, что имеем – гигантская заслуга агрономов Украины, причем агрономов в широком смысле.

Потому что агрономическим талантом наделены и многие владельцы агрокомпаний. Припоминаю, один «стотысячник» рассказывал мне о секретах выращивания сои по 45 ц с гектара:

– Я не закармливаю ее азотом, она азот не принимает. Я даю ей два важных микроэлемента… А вот какие – не скажу, это мое ноу-хау.

И когда я рассказал об этой беседе соседнему аграрию, также весьма талантливому агроному, тот сразу эти микроэлементы назвал:

– Цинк и молибден. Еще я даю немного бора.

С другой стороны, агроном нередко выступает в роли инженера. Так, видя, что сеялка не дает качественного посева из-за мощных стеблей подсолнечника, предшественника, он натягивает на приваренных штырях колючую проволоку, которая срубает эти стебли, и сеялка идет как по маслу. Потому что агроному виднее всего тонкости и детали технологии на практике.

И жить еще надежде до той поры, пока атланты небо держат на каменных руках

Понимает ли общество, что, лишись оно в один миг агрономов, было бы обречено на вымирание, причем очень скорое?

Вряд ли.

Может, и к лучшему.

Элита и бомонд, выйдя с бала на балкон, не видит атлантов, на плечах которых этот балкон держится.

Наверное, главный плюс в том, что атланты не видят бомонда, иначе, чего доброго, сбросили бы его с плеч.

Первенство выдвижения идеи принадлежит компании «Август-Украина», которая известна своими агрономическими олимпиадами. В рамках СНГ «Август» неоднократно собирал агрономов разных стран для обмена опытом и соревнования в знании тонкостей современных технологий выращивания культур. На последнем Дне поля, уникальном, где благодаря спутниковой связи пятьсот участников за несколько часов смогли попасть на десятки полей в разных точках Украины, организаторы объявили об инициативе – воздвигнуть монумент профессии агронома.

А может, он и должен так выглядеть – атлант, титан, на плечах которого держится мир? Я о памятнике профессии агронома.

О памятнике, которого еще нет в мире.

О памятнике, который мы должны возвести вместе.

О том, что мы должны сделать в жизни, если не хотим жалеть об упущенном до последнего дня.